|
|
Заповедник для человека
Тофаларию постепенно перестают воспринимать как дотационную территорию и
начинают осознанно вкладывать деньги в развитие местности и сохранение
народности тофаларов («тофалар» переводится как «человек»). С этого года
Нижнеудинский район запустил вертолётные рейсы для охотников из посёлков
в тайгу. В Тофаларии завершается строительство оленеводческой базы.
Однако реформаторы замечают, что большинство местных жителей откликаются
пока только на технический прогресс. Почему спутниковые тарелки в
тофаларском посёлке Алыгджер встречаются чаще, чем олени, выясняли на
месте Екатерина Арбузова и Ксения Докукина.
С Большой земли
Вертолёт до посёлка Алыгджер задерживался — спустило колесо. В ожидании
рейса мы успели наслушаться баек о пути в Тофаларию, которые завершились
обнадёживающей фразой: «Нам не привыкать на дымящихся вертолётах
садиться…» Тем временем самолёт Ан-2 несколько раз пытался набрать
высоту. «Двигатель не тянет», — объяснили ожидающие. Энтузиазма перед
полётом не добавил и вид крыши ангара, которую некогда протаранил
лопастями неудачно приземлившийся вертолёт.
На посадку пригласили спустя полчаса. Рядом с Ми-8, на котором нам
предстояло лететь, только что сел другой вертолёт. «Санитарный рейс
выполняли, — сказал районный консультант по вопросам Тофаларии Владимир
Безбородов. — По иронии судьбы из-за нелётной погоды не могли
организовать санрейс для начальника аэропорта Алыгджера. Он три дня ждал
погоды, лёжа под капельницей с аппендицитом». За этот год в Тофаларию
сделали уже 32 санитарных рейса, раньше их было меньше.
Связь с внешним миром — Большой землёй — у тофов полностью зависит от
погоды. Большой землёй аборигены называют и Нижнеудинск, хотя номинально
Тофалария — это половина всего района. Добраться до районного центра и
обратно можно только на вертолёте — 55 минут над Восточными Саянами.
Стоимость полёта в одну сторону — 54 тыс. рублей, эти затраты берёт на
себя районная администрация. Точного расписания полётов нет, но в
среднем получается по два полёта в неделю. Альтернативный путь
появляется только раз в году: в феврале до посёлка тофов можно добраться
по зимнику, но при этом дорога увеличивается на сто километров и
занимает несколько дней.
Во время нашего пути внутри вертолёта груза было явно больше, чем
пассажиров. Везли семечки, печенье, чай, веники и пачку бумаги для
офисной печати. Из тяжёлых грузов — ящик пива и стиральную машинку, на
коробках — фамилии получателей. В полёте захватывало дух и закладывало
уши. Но, видимо, красота вдохновляла только нас, для трёх остальных
пассажиров пейзажи были привычные, поэтому они спали.
Вертолёт приземлился на поле, огороженном небольшой изгородью, —
взлётной площадке Алыгджера. Тофы, низкорослые темноволосые люди с
раскосыми глазами, засуетились, занося в вертолёт необходимую в тайге
поклажу. Дальше вертолёт должен был отвозить охотников на их угодья и
забирать других местных жителей, которые собирали кедровый орех.
Горная романтика
По дороге в деревню мы увидели несколько мохнатых телят, которые понуро
паслись на замёрзшем поле. В Алыгджере весь скот такой меховой — видимо,
из-за сильного ветра: он дует с конца августа до самой весны. Из-за
ветра в посёлке довольно холодно, хотя температура там градуса на три
выше, чем в Нижнеудинске. Ветром из долины выдувает почти весь снег.
«Едят как коровы, доятся как козы», — пошутил глава посёлка Владимир
Лобченко, глядя на местный крупный рогатый скот.
Мы поселились в доме мэра Алыгджера. Нас совсем по-русски сразу усадили
за стол. За кофе хозяин заявил: «Жена у меня уехала в город, я дома
редко бываю, на кухне не ориентируюсь, так что готовить будете вы».
Такое свойское обращение мэра с гостями поначалу обескураживало.
Понимание неизбежности нескольких дней общения наводило тоску.
Лучше всех на кухне в отсутствие хозяйки ориентировался кот Васька. Пока
мы осматривали дом, он успел украсть со стола кусок строганины. Открыли
холодильник — камеры забиты мясом диких животных; сунулись в сервант — в
нём на сушках лежит крыло рябчика. На трюмо — рация и телефон. Сотовой
связи в посёлке нет, зато есть местная АТС на 50 трёхзначных номеров. В
гостиной довольно много бытовой техники (хотя электричество бывает в
посёлке всего несколько часов в сутки, утром и вечером), на полу — два
ружья и патроны. Над телевизором — семейные фотографии в рамочках: на
них три дочери и сын Владимира.
В тофаларских семьях обычно по трое-четверо детей. В алыгджерской
средней школе сейчас 118 учеников. Преподаватели замечают, что основная
часть тех, кто уезжает в город учиться или работать, в итоге
возвращаются. Одна из учителей сказала, что 17 лет прожила в Улан-Удэ,
но всё равно вернулась в Алыгджер. Библиотекарь школы тоже уезжала в
Нижнеудинск. «В районный центр я ездила на учёбу. Каждый раз покидала
посёлок со слезами: тут люди приветливее. Здесь легче. Все помогают,
если что случается», — рассказывала она. Все жители Алыгджера говорят о
своей привязанности к местной природе. «Романтика», — вздыхает директор
школы Маргарита Яковлева, приехавшая в 1981 году в Тофаларию по
распределению из Ивановской области. Сейчас она не мыслит жизни без
прогулок по лесу на велосипеде.
Особая экономическая зона
Жизнь в тофаларской долине отличается от жизни многих деревень Иркутской
области. В Алыгджере есть спутниковая связь: в администрации установлен
таксофон, в школе — доступ в Интернет. На каждом втором доме, вне
зависимости от достатка хозяев, — спутниковые тарелки. Такая тарелка
стоит и во дворе у местной жительницы Ларисы Баканаевой, коренной
тофаларки. В полуразвалившемся однокомнатном домике она живёт с братом и
сестрой. Во время нашего визита они были в тайге, а из тесной комнаты в
кухню носились племянник Ларисы Димка и его друг Родион — мальчик с
хулиганскими глазами на равномерно чумазом лице. «Как только Родиону
пять лет исполнилось, за ним мать совсем перестала смотреть», — пояснила
Лариса. Она разговаривала с нами, не снимая верхнюю одежду: в доме так
холодно, что под утро инеем покрываются даже стены. Из убранства в
комнате — две кровати, плита, телевизор, над ним — настенный календарь с
надписью «Господи, на тебя надеюсь всякий день». Православие тофаларка
приняла в 90-х годах, но что такое Бог, приехали рассказать только
спустя несколько лет.
Основной доход семьи Ларисы — пенсии по инвалидности. К разного рода
дотациям привыкли все местные жители. «У тофов с советских времён было
очень хорошее снабжение, — рассуждал заместитель мэра Нижнеудинского
района Сергей Куклин. — Но если раньше плюс к снабжению тофы всегда
ходили на охоту, то сегодня охотятся не все, но все по-прежнему
рассчитывают на дотации». В связи с этим, говорят в администрации
района, нижнеудинские бомжи мечтают о Тофаларии, как об эльдорадо. Но до
таёжного эльдорадо тоже сложно добраться.
В общей сложности Тофалария в этом году обошлась районному бюджету в 75
млн. рублей, сообщил мэр Нижнеудинского района Сергей Худоногов. В
частности, на транспорт и доставку продовольствия ушло 40 млн. рублей,
на школы — 8 млн., на строительство объектов — 4 млн. В сентябре область
одобрила решение района доставлять охотников в тайгу на вертолётах, что
увеличило расходы ещё на 10 млн. рублей. В районной администрации это
называют «эффектом отдалённости» — власть вынуждена накачивать ресурсы в
Тофаларию.
Несколько лет назад после визита в Алыгджер Борис Говорин, бывший тогда
губернатором Иркутской области, заявил, что всех тофов надо перевозить
ближе к райцентру, чтоб сократить расходы, вспоминал Сергей Куклин.
Однако переселять их на более доступные территории поздно, считают в
районе: ещё в 1927 году кочевой народ насильно перевели на осёдлый образ
жизни. «В городе они, не найдя работу, вымрут», — считает заммэра.
Сейчас тофов переводят уже на рыночные отношения. Успешно это получилось
пока только с частью жителей, которые и до этого считались крепкими
хозяйственниками. Двое из них открыли свои магазины. С одним
предпринимателем мы столкнулись сразу по прилёту в Алыгджер. Колоритная
русская женщина деловито расхаживала с ружьём по взлётной площадке и
раздавала команды по разгрузке. Позже оказалось, что её зовут Елена
Филатова, она держит магазин на дому: торгует одеждой, купленной на
китайской барахолке в Иркутске. Магазин второго предпринимателя,
Александра, — продовольственный. Успешность их бизнеса мы оценили, сидя
за гостеприимно накрытыми столами хозяев.
В основном же «бизнес-планы» эффективностью пока не отличаются. «Однажды
жительница заявила: хотим шить платья из соболей. Хотя мы объяснили, что
для этого нужен покупатель со специфическим вкусом и деньгами, начальный
капитал всё же одолжили. До сих пор не видим ни бизнеса, ни денег», —
рассказывал Сергей Куклин. По его словам, у тофов «своя экономика»,
ключевой отраслью которой является самогоноварение.
С поправкой на местность
«Когда можно было кочевать, было проще, был свой этнос. Сейчас теряются
языковые корни. А кто потерял язык, тот потерял культуру», — изрёк
Владимир Лобченко за утренним кофе, на банке которого красовалась
надпись «Глоток парижского утра». Восполнять культурные пробелы мы
отправились в школу Алыгджера, где нам вручили по тофаларскому букварю.
Дети изучают родной язык в начальных классах, но, говорят учителя,
вскоре его забывают. В день нашего визита третий класс репетировал
«Колобка» на тофаларском. Школа, пожалуй, самое большое здание в
посёлке, в два этажа. На случай отключения электричества вместо звонка —
конское ботало. В остальном учебное заведение ничем не отличается от
любой школы.
Треть учеников местной школы — приезжие из соседних посёлков. Эти дети
живут в интернате напротив. Домой они попадают только на каникулы, но
директор интерната признаётся, что не все ребята хотят возвращаться в
свои семьи. У некоторых родители пьют, дома ещё по восемь братьев с
сёстрами — не хватает еды и одежды. Сейчас зимними вещами детей не
обеспечивают. По своей доброте кастелянша штопает, ворча, детские
футболки, перешивает одежду из списанного белья, рассказывала директор.
Завершая обход социальных учреждений, мы зашли в больницу. Туда нас
довёз сын мэра Никита на мотоцикле с коляской — самом популярном
транспорте в посёлке. Очевидно, суббота — неприёмное время в местном
медучреждении: в тот день там чистили туалеты. Из персонала в больнице
была только медсестра. К слову, учреждение рассчитано на равное
количество работников и пациентов: по пять человек. Здесь оказывают
экстренную помощь, рассказывала медсестра, случалось, и роды принимали.
Работникам однажды пришлось попробовать себя в роли воспитателей: они
растили до детсадовского возраста двоих детей, которых бросили матери.
Уже на выходе из больницы мы заглянули в кабинет стоматолога. Туда
привезли современное оборудование, но врач, специалист старой закалки,
на этой машине работать отказывается и лечит по старинке. «Придёшь к
нему с больным зубом — а он соседний здоровый вырвет. Ничего, говорит,
завтра больной полечим», — полушутя заявил Владимир Безбородов. Но
сейчас кабинет пустовал — стоматолог, по совместительству охотник, ушёл
в тайгу.
Народная забава
Уже на второй день место проживания мы, не сговариваясь, называли «нашим
домом». «Дома» нас ждал обед в исполнении Владимира Лобченко. После
вчерашнего ужина нашего приготовления мэр временно взял кулинарные
обязанности на себя. Основным блюдом было дикое мясо изюбря и сохатого.
Вечером мясо вновь готовили мы, а мэр, как и положено, руководил:
«Приправ добавьте. Картошка не варится совсем? Сейчас на «тройку»
поставлю», — сжалился Владимир и подкинул дров в топку. В качестве
закуски перед ужином мэр достал сушёной лосятины. Кстати, один сушёный
лось умещается в двух мешках из-под картошки.
К тому времени с хозяином дома мы нашли общий язык и даже запомнили его
любимые фразы. «То-сё» — в качестве междометия, «это лирика» — в
значении неважности предмета разговора и «по соплям» — в случае
неповиновения его воле. Мэр в Алыгджере выполняет также роль
участкового, милиция в посёлке не предусмотрена. Впрочем, Лобченко не
привыкать: в таёжную политику он пришёл из силовиков. Милиция сюда
прилетает, только когда дело доходит до убийства. Один из последних
случаев произошёл в соседнем посёлке Нерха на третий день нашего
пребывания в Тофаларии. По рассказам, изрядно выпивший тоф вышел
«пострелять» в прохожих, но те не растерялись и сбили нарушителя
автомобилем. «В целях самообороны». Стрелять — народная забава в
Тофаларии, признают сами аборигены. В своё время они расстреляли новый
трактор, предварительно утопив его в реке, и спутниковую тарелку. В
связи с этим один из местных жителей пошутил: «Знаете, что бы сделал
первый тоф в космосе? Расстрелял спутник!»
Северный градус
«Сегодня, видимо, не улетите домой, погода нелётная» — с этих слов
Владимира Лобченко начался наш четвёртый день в Тофаларии. Аэропорт
Нижнеудинска чуть позже действительно дал отбой. Мы были немного
огорошены, потому что погода могла не измениться и в течение недели.
Зато у нас появилась возможность посетить ещё одного «настоящего
тофалара», как охарактеризовал нам его мэр посёлка. Но тоф принять
гостей не смог: он был слишком пьян. В сумраке комнат были различимы
только горы вещей и пара колясок. Два детских лица испуганно выглянули
из соседней комнаты. «Хозяин дома недавно овдовел», — прокомментировал
ситуацию глава Алыгджера, когда мы вышли на улицу.
Алкоголь для тофов — отдельная проблема. У них в крови, как и у многих
северных народностей, отсутствует фермент, отвечающий за расщепление
спирта. Владимир Лобченко заметил, что процентов 40 местного населения
злоупотребляют выпивкой. «Если бы тофы не ассимилировались с русскими,
они бы вообще не выжили», — считает Лобченко, в котором смешана
тофаларская и украинская кровь. По рассказам местных жителей, случается,
что после месячных запоев люди пытаются застрелиться. Потасовки
происходят в Тофаларии тоже по вине алкоголя. В соседних посёлках —
Нерхе и Гутаре — после месячного празднования окончания сезона охоты
тофы забили оленей друг друга. «Поэтому в Алыгджере олени находятся в
коллективной собственности», — пояснил мэр посёлка. В стаде около
пятисот голов, это учитывая то, что волки съедают большую часть
молодняка. Сейчас местная администрация занята возрождением оленеводства
— в стадии строительства находится первая оленеводческая база.
Таёжная лирика
В Алыгджере многое напоминает об оленях: тофаларский букварь начинается
с изображения оленя (вместо обычного для советских учебников В. Ленина);
детсад в посёлке называется «Оленёнок», а танцевальный ансамбль —
«Быстроногий олень». Ансамбль и другие кружки находятся при этноцентре.
После того как сгорел клуб, ребятам негде репетировать. Участники
ансамбля собрались специально для нас и исполнили танец с бубнами,
который традиционно танцуют летом на национальном празднике Аргамчи-ыры.
Роль шамана в ансамбле исполняет парень Женя. «Раньше у нас шаманом был
дедушка, добрый, хороший. Но знания свои никому не передал», —
рассказывала директор этноцентра. Судя по всему, молодой шаман тоже
неплохо выполнял свои обязанности и нашаманил нам лётную погоду на
следующий день.
Вопросы журналистов и вспышки фотоаппарата ребят не смущали. Тофалары
привыкли к вниманию прессы и даже включили корреспондентов в свой
фольклор. «Нашу речку Удой называют,/ Наши горы Саяны зовут,/ Журналисты
сюда приезжают,/ Будто счастья найдут они тут», — цитировала нам под
запись предприниматель Елена Филатова перед самым отлётом. На посадочной
площадке стоял долгожданный вертолёт, но отъезд отчего-то не радовал.
Стало понятно, почему некоторые приезжие оставались в Тофаларии: горы и
правда очаровывают. Но, как сказал бы Владимир Лобченко, «это уже
лирика».
|
|
