Главная страница

28.02.08

 

У тофаларов отбирают пушнину

Убить белку стоит дороже, чем ее продать
В начале февраля всех пассажиров вертолета, прибывшего из Тофаларии в Нижнеудинск, обыскали сотрудники транспортной милиции, отдела по борьбе с экономическими преступлениями и Россельхознадзора. Они вскрывали и читали вслух личные письма, потрошили сумки, а обнаруженные шкурки соболей и струю кабарги изъяли — у владельцев не оказалось лицензий. Но вывозить пушнину за территорию маленькой страны Тофаларии тофов вынуждает сама жизнь — на месте расценки так малы, что охотники не могут обеспечивать свои семьи.

300—400 рублей за соболя
У Анатолия Унгуштаева, охотника и председателя родовой тофаларской общины «Черлик», прилетевшего в Нижнеудинск, изъяли шкурки соболей, мясо и рыбу. Анатолий Витальевич написал заявление на имя прокурора Нижнеудинского района, но, как стало известно из источников, близких к официальным, все службы действовали правомерно.

У встречавшей этот рейс Лидии Речкиной, председателя тофаларской общины «Мадар», пытались изъять медвежью шкуру, которую привезли для нее знакомые. Женщине пришлось заплатить штраф в тысячу рублей.

— В тофаларском языке есть такое емкое слово, которое обозначает все, что с нами происходит, — «пасымновать», т. е. унижать, не считаться с нами, не думать о нас, — говорит Лидия Речкина. — За нас всегда все решают, думают и делают, но никто не знает тайгу лучше нас, не знает, что мы берем из тайги столько, сколько нам нужно для существования, — так учили нас наши предки. По словам Лидии Речкиной, шкурка соболя в Тофаларии оценивается в 300—400 рублей, белки — в 10—15 (выстрел стоит дороже). И если в районе поселка Верхняя Гутара, где водится соболь, охотнику еще можно как-то прожить, то в Алыгджере, где в основном только белка, коренному населению приходится совсем туго.

У каждого охотника с потребительским обществом заключен договор, и определенное количество шкурок все обязаны туда сдать. А вот если охотник добыл зверя сверх плана, то он ни за что не отдаст пушнину за копейки, поедет в Нижнеудинск, где за соболя дают уже тысячу рублей, а за белку 20—25.

Однако лицензии находятся как раз в потребительском обществе, на руки охотникам их не выдают. Вот и получается, что пушнину они вывозят незаконно. Коренное население, то есть тофы, живут в основном в Верхней Гутаре и Нерхе. Своеобразный райцентр Тофаларии — Алыгджер — обрусевший поселок. Люди там, по словам Лидии Речкиной, встречаются разные. Некоторые ничего не знают о тайге и истребляют все, что встречается у них на пути.

— Охотник — это первый охранник тайги, — говорит Лидия Речкина. — Он никогда до конца зверя не выбивает. Это традиция — брать столько, сколько нужно для проживания. Уходя из тайги, охотник знает, сколько самок соболей осталось в лесу. Приезжие же традиций не соблюдают, губят тайгу. Они набивают карманы и уезжают, а мы остаемся, ведь это наш дом.

Лидия Ивановна рассказала, что кабарга в Тофаларии, будто почувствовав, что ее могут истребить полностью, начала сама себя сохранять. Раньше всегда кабарга приносила только по одному детенышу, а теперь начала рожать по двое. Приезжие истребляют кабаргу только ради мускусной железы. Вырезав нужный орган, они зачастую бросают туши в лесу. Струя кабарги ценится весьма дорого — 300 рублей за один грамм. С одной кабарги можно получить 25 граммов, то есть это семь с половиной тысяч рублей.

Говорят, что особым спросом струя кабарги пользуется среди наркобаронов — запах мускуса настолько силен, что перебивает все другие.

Тофа — человек
Почти не осталось в Тофаларии и оленей. В советское время держали большие стада, хотя это и было убыточно — лавина накроет или мор нападет. Однако животных страховали, их разведению уделяли большое внимание.

— Олень уйдет — и мы, тофы, уйдем, — говорит Лидия Речкина. — Сейчас в Алыгджере строят стоянку для оленей, опять же не спросив нас, коренное население, о том, как это нужно делать. Олень не может стоять на месте, за год он меняет четыре разные площадки. А находясь на одной, он просто уничтожит там весь ягель, а потом не сможет там жить.

Лидия Ивановна печалится, что все традиции тофов постепенно исчезают. Молодежь не знает языка. Старики уйдут, и язык умрет. Новое поколение не будет знать, что их предков, мужчин и женщин, звали «тофа», что означает «человек», и что в трех поселках Тофаларии когда-то говорили на разных диалектах.

Все чаще и чаще «олений» народ вспоминает прежние времена, в которые жилось ему куда лучше. Пушнину во времена СССР из Тофаларии поставляли в Японию, а оттуда тофы получали самую модную одежду и разные дефицитные товары.

Сейчас жизнь у тофаларов, прямо скажем, невеселая. На Новый год даже не завезли ни шампанского, ни водки. Конфет — и тех на всех ребятишек не хватило.

— Олень молча ложится и умирает, и наш народ немногословен, — говорит Лидия Речкина. — Был у нас один герой Великой Отечественной войны, он никому не рассказывал о своих подвигах, но все знали и всегда его поздравляли. Он так и умер, не дождавшись награды, — куда-то пропали документы. Вот так и мы все тихо уйдем, никто и не вспомнит.

 

 

"СМ Номер один"

Архив новостей

 
 
 

 
Рейтинг@Mail.ru

© 2005-2010  Оленный народ
On-line museum
of East Siberian native peoples
All Rights Reserved. Все права защищены

   Rambler's Top100

 

etnografia@list.ru