|
|
У тофаларов отбирают пушнину
Убить белку стоит дороже, чем ее продать
В начале февраля всех пассажиров вертолета, прибывшего из Тофаларии в
Нижнеудинск, обыскали сотрудники транспортной милиции, отдела по борьбе
с экономическими преступлениями и Россельхознадзора. Они вскрывали и
читали вслух личные письма, потрошили сумки, а обнаруженные шкурки
соболей и струю кабарги изъяли — у владельцев не оказалось лицензий. Но
вывозить пушнину за территорию маленькой страны Тофаларии тофов
вынуждает сама жизнь — на месте расценки так малы, что охотники не могут
обеспечивать свои семьи.
300—400 рублей за соболя
У Анатолия Унгуштаева, охотника и председателя родовой тофаларской
общины «Черлик», прилетевшего в Нижнеудинск, изъяли шкурки соболей, мясо
и рыбу. Анатолий Витальевич написал заявление на имя прокурора
Нижнеудинского района, но, как стало известно из источников, близких к
официальным, все службы действовали правомерно.
У встречавшей этот рейс Лидии Речкиной, председателя тофаларской общины
«Мадар», пытались изъять медвежью шкуру, которую привезли для нее
знакомые. Женщине пришлось заплатить штраф в тысячу рублей.
— В тофаларском языке есть такое емкое слово, которое обозначает все,
что с нами происходит, — «пасымновать», т. е. унижать, не считаться с
нами, не думать о нас, — говорит Лидия Речкина. — За нас всегда все
решают, думают и делают, но никто не знает тайгу лучше нас, не знает,
что мы берем из тайги столько, сколько нам нужно для существования, —
так учили нас наши предки. По словам Лидии Речкиной, шкурка соболя в
Тофаларии оценивается в 300—400 рублей, белки — в 10—15 (выстрел стоит
дороже). И если в районе поселка Верхняя Гутара, где водится соболь,
охотнику еще можно как-то прожить, то в Алыгджере, где в основном только
белка, коренному населению приходится совсем туго.
У каждого охотника с потребительским обществом заключен договор, и
определенное количество шкурок все обязаны туда сдать. А вот если
охотник добыл зверя сверх плана, то он ни за что не отдаст пушнину за
копейки, поедет в Нижнеудинск, где за соболя дают уже тысячу рублей, а
за белку 20—25.
Однако лицензии находятся как раз в потребительском обществе, на руки
охотникам их не выдают. Вот и получается, что пушнину они вывозят
незаконно. Коренное население, то есть тофы, живут в основном в Верхней
Гутаре и Нерхе. Своеобразный райцентр Тофаларии — Алыгджер — обрусевший
поселок. Люди там, по словам Лидии Речкиной, встречаются разные.
Некоторые ничего не знают о тайге и истребляют все, что встречается у
них на пути.
— Охотник — это первый охранник тайги, — говорит Лидия Речкина. — Он
никогда до конца зверя не выбивает. Это традиция — брать столько,
сколько нужно для проживания. Уходя из тайги, охотник знает, сколько
самок соболей осталось в лесу. Приезжие же традиций не соблюдают, губят
тайгу. Они набивают карманы и уезжают, а мы остаемся, ведь это наш дом.
Лидия Ивановна рассказала, что кабарга в Тофаларии, будто почувствовав,
что ее могут истребить полностью, начала сама себя сохранять. Раньше
всегда кабарга приносила только по одному детенышу, а теперь начала
рожать по двое. Приезжие истребляют кабаргу только ради мускусной
железы. Вырезав нужный орган, они зачастую бросают туши в лесу. Струя
кабарги ценится весьма дорого — 300 рублей за один грамм. С одной
кабарги можно получить 25 граммов, то есть это семь с половиной тысяч
рублей.
Говорят, что особым спросом струя кабарги пользуется среди наркобаронов
— запах мускуса настолько силен, что перебивает все другие.
Тофа — человек
Почти не осталось в Тофаларии и оленей. В советское время держали
большие стада, хотя это и было убыточно — лавина накроет или мор
нападет. Однако животных страховали, их разведению уделяли большое
внимание.
— Олень уйдет — и мы, тофы, уйдем, — говорит Лидия Речкина. — Сейчас в
Алыгджере строят стоянку для оленей, опять же не спросив нас, коренное
население, о том, как это нужно делать. Олень не может стоять на месте,
за год он меняет четыре разные площадки. А находясь на одной, он просто
уничтожит там весь ягель, а потом не сможет там жить.
Лидия Ивановна печалится, что все традиции тофов постепенно исчезают.
Молодежь не знает языка. Старики уйдут, и язык умрет. Новое поколение не
будет знать, что их предков, мужчин и женщин, звали «тофа», что означает
«человек», и что в трех поселках Тофаларии когда-то говорили на разных
диалектах.
Все чаще и чаще «олений» народ вспоминает прежние времена, в которые
жилось ему куда лучше. Пушнину во времена СССР из Тофаларии поставляли в
Японию, а оттуда тофы получали самую модную одежду и разные дефицитные
товары.
Сейчас жизнь у тофаларов, прямо скажем, невеселая. На Новый год даже не
завезли ни шампанского, ни водки. Конфет — и тех на всех ребятишек не
хватило.
— Олень молча ложится и умирает, и наш народ немногословен, — говорит
Лидия Речкина. — Был у нас один герой Великой Отечественной войны, он
никому не рассказывал о своих подвигах, но все знали и всегда его
поздравляли. Он так и умер, не дождавшись награды, — куда-то пропали
документы. Вот так и мы все тихо уйдем, никто и не вспомнит.
|
|
